|
Катана – прекрасное творение японской культуры. В её изящно изогнутом, остро заточенном и невероятно прочном клинке переплавлены основные жизненные ценности нации – доблесть, красота и знания. Не следуя этим идеалам, нельзя было выковать правильный меч, овладеть искусством фехтования и познать сладкий вкус победы.
УВИДЕТЬ КОНЧИК МЕЧА И УМЕРЕТЬ
Писатель И.А. Гончаров в 1854 году стал свидетелем того, как японское правительство преподнесло в подарок главе русской дипломатической миссии адмиралу Путятину самурайский меч, и сделал такую запись в своём дневнике: «Самым замечательным и дорогим подарком была сабля, и по достоинству и по значению. Подарок сабли у них служит несомненным выражением дружбы, и нужно признать, что японские сабельные клинки бесспорно лучшие в свете, их строго запрещено вывозить за пределы страны. …Сабли считаются драгоценной святыней у японцев: клинок всегда блестит как зеркало, на него не надышаться… Я не знаю толку в саблях, но долго не мог налюбоваться на блеск и отделку клинка. Ножны у него сделаны, кажется, из кожи акулы и зашиты в шёлк, чтобы уберечь от ржавчины… Подарок замечательный, особенно в начале дел наших!»
То оружие, которое писатель держал в руках, сохранило форму и качество классического японского меча кото. Технология его изготовления сложилась в VII-VIII вв. и стала каноном на все времена, а название «катана», означавшее «носимый за поясом», меч получил позднее. Заметим, что в своих записках автор всё время называет катану саблей. Но в отличие от сабли, в которой использовались рубяще-режущие свойства клинка, самурайский изогнутый меч был более функциональным, поскольку одинаково эффективно рубил, резал и колол. Сабли служили в первую очередь вооружением кавалерии, что предопределило умеренную длину их клинка (70-80 см) и небольшой вес (0,8-1,1 кг). Благодаря такой конструкции они были хорошо приспособлены для нанесения рубящего удара сверху, а для его усиления центр тяжести конструкции размещался на середине клинка.
Длина же клинка двуручного японского меча достигала 95-120 см, а масса – 3-4 кг, что идеально подходило для сражений как с пешими противниками, так и с конными: с его помощью можно было и достать всадника, и подрубить ноги лошади, и рассечь саблю противника на две части. Длинная рукоять позволяла активно манипулировать мечом, а одновременным движением обеих рук описывать широкую амплитуду без больших усилий. Сила удара самурая, прочность клинка и центр тяжести, смещённый ближе к его основанию, вполне позволяли рубить металл. «Японская сабля – страшное оружие, – пишет Винклер, – клинок средней величины мог одним ударом снять голову противника, защищённую шлемом и наплечниками из кованого железа. Его закалка во все времена не имела себе подобной».
Документально зафиксировано, что при ударе искусного воина скорость движения кончика меча превышала скорость звука! А вот как писал мастер кэндо Такуан Сохо в своих «Хрониках меча Тайя»: «Настоящий мастер никогда не показывает кончик своего меча. Он так быстр, что даже ветер не поспевает за ним; он так стремителен, что даже молния не успевает блеснуть».
В арсенале приёмов самурая были и такие, которые позволяли с помощью катаны отбивать град металлических стрел, выпущенных из лука (это искусство называлось ядоме-дзуко). Облачённый в многослойные боевые доспехи, изготовленные из бамбука, дерева и металла, воин был надёжно защищён, однако уязвимыми оставались лицо и шея. Это позволяло самураю не отвлекаться на все летящие стрелы, а сосредоточиваться только на тех, которые были направлены на открытые части тела.
Громкая слава катаны пережила века и вызвала всемирный интерес в годы Второй мировой войны, когда американцы столкнулись с этим грозным оружием, способным перерубить, как сухой хворост, ствол винтовки. Но, разумеется, оружие могло ожить и продемонстрировать все свои уникальные качества только в руках мастера, в противном случае оно становилось бессильным даже перед деревяшкой. Концентрация сознания и достигаемое с помощью этого особое состояние (зансин) играли первостепенную роль в искусстве владения катаной. Утрата контроля даже на долю секунды, малейшая поспешность или промедление могли обернуться поражением. Кроме этого, требовались отменные физические качества, способность расслабляться и наносить мгновенный и точно фиксированный на нужном месте удар. И когда мастер меча на тренировке отрезал половинку лимона, зажатого в зубах добровольца, или мелко шинковал кочан капусты на его животе (к тому же часто с завязанными глазами), то при этом он в первую очередь демонстрировал своё умение фиксировать удар.
МЕЧ РОЖДАЕТ ВЛАСТЬ
Феномен катаны заключается в том, что её содержание намного значительнее формы. В состоянии покоя – это воплощение элегантной сдержанности и рациональности, но стоит оружию оказаться в руках умелого воина, как оно становится мощной стихией.
В Стране восходящего солнца значение катаны никогда не ограничивалось её чисто утилитарным военным назначением. Меч в японской мифологии – одна из трёх священных регалий (бронзовое зеркало – символ знаний, яшмовые подвески – символ искусства и меч – символ доблести), – полученных предками нынешнего императорского рода непосредственно от богов, и потому выполняет ещё и сакральную функцию. Меч служил объектом поклонения, долгих медитаций и был главной семейной реликвией, которую берегли как зеницу ока и передавали по наследству, а после удачного исхода боя часто жертвовали храму.
Обладание мечом ставило его владельца на определённую социальную ступень, ведь простолюдинам было отказано в праве на его ношение. Японские воины, свято веруя в душу меча, в то же время считали, что она не возникает сама по себе – её вкладывает в оружие сначала мастер-кузнец, а затем владелец, достигший высот в искусстве фехтования и успешно применивший его в бою. В соответствии с этими воззрениями считалось, что «духовность» оружия напрямую связана с объёмом труда, затраченного на его изготовление.
Точно так же и воин, упражняющийся с этим доспехом, оставляет в нём информацию о себе и своём искусстве. Именно поэтому во все времена оружие великих воинов прошлого ценилось выше золота. Считалось, что обладание им не только приносит удачу владельцу, но и помогает овладеть тайнами воинского искусства.
Сегодня в мире сохранилось около двух миллионов японских мечей, но большинство из них – это офицерское оружие заводского производства, изготовленное во второй половине XIX – начале XX века и известное под названием «маньчжурки». Коллекционер, приобретая самурайский меч, может получить своего рода паспорт с указанием времени его изготовления, названия школы и нередко имени мастера. Такой документ выдаёт весьма авторитетное Японское общество сохранения искусства мечей (Nihon Bijutsu Token Hoson Kuokai). Здесь принята четырёхступенчатая классификация мечей: особо ценные, ценные, особо сохраняемые и, наконец, просто сохраняемые мечи. При этом выделяются два разряда – «национальное сокровище» и «важное достояние культуры». Особо ценных экземпляров сейчас на учёте 117, ещё около трёх тысяч – ценных.
И ДУША С ДУШОЮ ГОВОРИТ
Первоначально у японских воинов на вооружении были один меч и один нож. Со временем мечи стали носить в паре: короткий и длинный, сохранив при этом ещё и нож. В период сёгуната Асикага традиция носить два меча стала обязательной для всех самураев. Такой «боекомплект» назывался дайсе (буквально – «большой и малый») и имел две разновидности: для боевого снаряжения и повседневной одежды. В первом варианте большой меч именовался дайто, или тати, и его носили в специальных ножнах, обёрнутых в тигровую шкуру, на левом боку, а малый – вакидзаси – просто затыкали за пояс. Тати носился горизонтально на перевязи лезвием вниз и вынимался из ножен резким движением снизу вверх. Во втором случае – большой меч назывался катана и так же, как и малый, затыкался за пояс, но уже режущей кромкой вверх. Такой способ ношения позволял мгновенно обнажать клинок – одним движением сверху вниз, уже включавшем в себя замах и удар. К тому же катана, заложенная за пояс, создавала меньше проблем для окружающих. Когда самурай «при полном параде» с тати на боку шествовал по улицам, даже случайное прикосновение к его горизонтально расположенному мечу могло стоить прохожим жизни.
Дайто или катана считались основным боевым оружием, а малый меч вакидзаси длиной 40-50 см использовался как вспомогательное. Спектр функций последнего был чрезвычайно широк – от применения непосредственно в бою до таких специфических операций, как отсечение трофейных голов и даже для совершения, когда этого требовали законы чести, ритуального самоубийства – сэппуку.
Жизнь самурая протекала в системе трёх высших ценностей – доблести, знаний и искусства, которые и наполняли её смыслом и радостью. Обучение самурая включало в себя помимо боевых искусств, точных наук, философии, истории ещё и овладение поэтическим словом, живописью, искусством каллиграфии. Неудивительно, что с такой системой подготовки воины становились «солью» нации – им посвящали поэмы, о них слагали легенды и песни. И все же меч, а не ветка сакуры стал олицетворением души самурая, потому что его профессией и образом жизни была война или подготовка к ней. Средневековый воин владел многими видами оружия – луком юми, копьём яри, алебардой нагината, кистенями тигирики, железными дубинками дзитте, а позже – появившимися в XVI веке огнестрельными ружьями.
Оружие окружалось особыми ритуалами. В доме самурая длинному мечу отводилось самое видное и почётное место. Обычно он хранился на специальной подставке в горизонтальном положении. Гость, пришедший с визитом, становился для приветствия на колени, снимал свой меч и укладывал его с правой стороны от себя, выражая тем самым своё полное доверие к главе дома. Такое положение оружия не давало возможности молниеносно извлечь его из ножен в случае коварного умысла. Если визитёр клал меч на полу с левой стороны от себя – это говорило о недоверии к хозяину и сулило малоприятную беседу.
Хозяин тоже мог выразить своё отношение к посетителю, положив меч особым образом. Так, если рукоять катаны была направлена в сторону собеседника, это означало полное пренебрежение к его фехтовальной подготовке. Даже лёгкое поглаживание по мечу могло послужить причиной кровавой развязки. Если гость то и дело слегка вынимал клинок из ножен и тут же вставлял его обратно или бряцал гардой о ножны – это расценивалось как неслыханная наглость. Если самурай задевал или отпихивал ножны «коллеги», он рисковал быть разрубленным пополам за оскорбление святыни. Таким же актом неуважения считалось прикосновение к мечу самурая без его разрешения – гостю полагалось вежливо попросить хозяина показать свой меч, и если такое позволялось (причём не целиком, а только на одну треть), выразить с помощью самых изысканных эпитетов своё восхищение.
Чтобы продемонстрировать расположение друг к друг, гость и хозяин клали оружие в ножнах рукоятью к себе, а клинком в сторону собеседника. В случае если визит затягивался, гость по предложению хозяина мог отдать своё оружие слуге, который
с подчёркнутым благоговением принимал его на вытянутых руках на шёлковую ткань и устанавливал на стойке для хранения оружия рядом с мечом главы дома. Усложнённый, требующий специальной расшифровки этикет, связанный с культом меча, был основой особого вида информации – «языка меча», не требующего слов, что придавало внутренний смысл общению.
И ОПЫТ, СЫН ОШИБОК ТРУДНЫХ
Мечи, особенно древние, являются ещё и произведениями искусства. В III-VII вв. такое оружие ввозили в страну из Китая и Кореи. У японских аналогов этих изделий (дзекото) были такие же короткие прямые лезвия с остро заточенным концом, которые не рубили, а кололи. С развитием воинского искусства такое качество перестало удовлетворять воинов – в пылу сражений недостаточно закалённые клинки быстро тупились, а перекалённые часто ломались.
Японские кузнецы долго не могли найти золотую середину, и только одному мастеру и его ученикам удалось в конце VII века осуществить настоящий прорыв в технологии ковки мечей. Его клинки стали каноном, которому неукоснительно следуют кузнецы и по сей день.
Форма этого меча была принципиально новой – клинок имел только одну режущую кромку, был слегка изогнут, а длинная рукоять позволяла держать оружие двумя руками. Новинка немедленно прошла испытание в бою и, получив одобрение, породила новое направление оружейного искусства. Но главное заключалось в другом. Кото приобрели свои уникальные качества благодаря особому искусству ковки, позволявшему делать лезвие достаточно острым, но не хрупким. Полотно меча компоновалось из нескольких сортов стали, обладавших различными свойствами. Очень жёсткая и потому способная быть довольно острой режущая кромка сплавлялась с более мягким и гибким полотном с пониженным содержанием углерода. В самых общих чертах технология ковки выглядела так: отобранные куски металла тщательно обрабатывали на наковальне, потом получившийся слиток перерубали зубилом, складывали пополам и снова подвергали многократной ковке. Затем заготовки для клинка, скованные воедино из различных образцов стали, разбивали на кусочки величиной с монету и вновь сплавляли в тигле в единый слиток, причём этот процесс повторяли многократно.
Для каждой части меча – лезвия, сердечника, боковых покрытий и тыльной части – требовались куски стали с разными характеристиками, которые компоновались один с другим и скреплялись ковкой снова и снова. Значение имели и тщательно выровненная поверхность наковальни, и подбор молота, и сила ударов молотобойца. Структура кото в результате этих трудоёмких операций становилась многослойной, состоящей из тысяч тончайших пластин, причём каждая обладала собственными показателями вязкости и хрупкости, определяемыми содержанием углерода.
Когда клинок был выкован, его подвергали не менее трудоёмкому процессу закалки. Один из простейших способов заключался в том, что одну его часть обмазывали красной глиной, а режущую кромку лезвия оставляли чистой. После высыхания обмазки клинок осторожно нагревали и закаливали в воде. При охлаждении свободная от глины часть остывала быстрее, что придавало стали повышенную твёрдость, а скрытая под обмазкой – медленнее, сообщая всему стальному полотну необходимую гибкость. В завершение этого долгого процесса мастер опять покрывал клинок слоем глины, смешанной с золой. Когда покрытие подсыхало, на него наносилось бамбуковой палочкой клеймо автора-изготовителя, и изделие снова отправлялось в огонь. Сквозь линии, процарапанные в глине, жар выжигал отметины, и меч становился авторским произведением кузнечного искусства. Но всё-таки чаще мечи не подписывались. Во-первых, считалось, что стиль и манера исполнения должны были сами открыть знатоку имя мастера, а во-вторых, на мече ставился в первую очередь родовой герб владельца.
КРАСОТА – ЭТО СТРАШНАЯ СИЛА
Меч, достойно выдержавший испытание огнем, молотом и ледяной водой, далее переходил в руки мастера-полировщика, самым главным в работе которого считался отработанный годами баланс движений правой и левой руки. Если ритм и точность хотя бы на мгновение нарушались, поверхность клинка могли испортить царапины. На окончательной стадии шлифовки полировщик прикреплял к кончикам пальцев маленькие точильные камни, и уже не столько шлифовал, сколько ласкал и гладил клинок. В результате полировки и травления на лезвии проявлялся волнистый или полосчатый узор.
Ещё один специалист занимался исключительно изготовлением гарды меча – цубы, которая была небольшой, лишь слегка прикрывавшей руку. Чаще всего цуба имела круглую, лепестковую или многогранную форму, отливалась из бронзы, серебра или золота и украшалась рисунками, которые наносились на её поверхность разными способами. Одни мастера сначала покрывали пластину лаком, а потом расписывали её красками; другие специальными чеканами и штампами выбивали изображение, а третьи инкрустировали цубу декоративными накладками из другого металла. Кстати, миниатюрная цуба стала отдельным объектом коллекционирования во многих странах мира.
Также существовал и особый мастер по изготовлению хабаки – маленького, но очень важного и многофункционального элемента японского меча. Эта деталь служила упором для цубы и фиксировала клинок в ножнах. Кроме того, хабаки гасил вибрацию от сильного удара, предохраняя рукоять меча. Так же как и цуба, подобный элемент мог быть изготовлен из золота, серебра и украшен узорами.
Следующим звеном в технологической цепи было изготовление рукояти меча, которым тоже занимался свой «профи». Материалом для неё служили особые породы древесины, не содержавшие агрессивных по отношению к металлу смол, чаще всего это были криптомерия и магнолия. Чтобы предотвратить скольжение в руке, рукоять обтягивали кожей ската или акулы, после чего оплетали шёлковым шнуром. Под оплёткой помещался менуки – декоративная фигурка-амулет, вырезанная из кости. Чаще всего это была стрекоза, олицетворяющая бесконечную энергию, храбрость и воинственный дух.
Половинки ножен для меча вырезались из древесины магнолии. Затем они скреплялись рисовым клеем, что позволяло время от времени разнимать ножны надвое и производить необходимую чистку. Срок службы ножен продлевала лакировка, выполняемая отдельным мастером. Сырьём для изготовления лака служил ядовитый сок дерева уруси, одной из разновидностей лакового дерева, растущего на Дальнем Востоке. Свежесобранную жидкость выпаривали на солнце, а полученную липкую массу использовали для лакировки. Мастер работал в специально оборудованном помещении, практически без света и воздуха, поскольку даже малейшая пылинка, сев на липкую лаковую поверхность, могла стать причиной неровности, которую было невозможно скрыть даже под несколькими слоями лака. При нанесении покрытия лакировщик должен был двигать кистью ритмично и непрерывно – малейшая заминка приводила к слипанию её волосков и, как следствие, изъянам в работе.
При столь высокой сложности всех циклов производства мечей, разумеется, и отбор специалистов был самым придирчивым. На раннем этапе к нему были причастны исключительно горные отшельники ямабуси. Но и кузнецы, изготовлявшие оружие в феодальных замках, тоже превращали процесс в некое священнодействие. Мастера, подобно иконописцам, соблюдали в это время строгое воздержание в еде, питье, общении с женщинами и приступали к работе только после обряда очищения.
МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ
Методы оценки качества клинка могли быть как гуманными, так и прямо противоположными. Наиболее поэтичный, воспетый в японской литературе, заключался в следующем: меч вонзали в илистое дно реки, и он должен был перерезать плывущий по воде лист. Негуманный обряд пробы оружия назывался цудзигири (смерть на перекрёстке) и заключался в том, что оружие испытывалось на живом человеке, случайно подвернувшемся под руку, – жертвами обычно становились нищие или крестьяне. При этом считалось, что не владелец, а сам меч выбирает, кого следует покарать. Власти, пытаясь положить конец беззаконию, издали указ о тестировании меча только на «неживом материале», однако то и дело оружие действовало «по своему усмотрению». И тогда было разрешено испытывать его на телах казнённых или приговорённых к смерти преступников. В первом случае трупы привязывали к столбу и проверяющий рубил их по диагонали. Затем на хвостовике оружия вырезалось число тел, разрубленных одним ударом. Во втором случае меч вручали палачу, и тот проверял качество клинка на шеях несчастных.
По мере того как страна втягивалась в кровавые междоусобицы, спрос на мечи возрастал. Появилось более тысячи различных школ мастеров-оружейников. Если принять среднюю производительность кузнеца тех лет за 30 мечей в год, то только мастерская в провинции Бидзен производила ежегодно до 120 тысяч единиц этого оружия. Поставленное на поток производство холодного оружия привело, естественно, к снижению качества. В результате многие секреты изготовления старых мечей были безвозвратно утеряны, и каждая школа занялась поиском своей технологии. Иные клинки – их называли синто (новые мечи) – получались очень хорошими, другие – менее удачными, но не один из них уже не мог подняться до высот кото.
Алла Бычкова
Источник:
Сафари – Украина
Ключевые теги: холодное оружие, катана, меч
|
|
